Теоретические вопросы этиологии, патофизиологии,
патоморфоологии и культурологии
духовно-психосоматических болезней
(трактат)

Глава XXV. Образ, ландшафты и культура. Духовно-психосоматическая патология как рабство. Раб и господин.

Примеров субпороговой для психики условно-рефлекторной актуализации Образа и навязанных им психо-телесного переживания-воспоминания, (рефлекторных, (полу)автоматических, машинальных) действия или (само)принудительного “я-должен-поведения” можно привести очень много. Связывает их то, что человек не знает-не думает, почему он “внезапно”, “вдруг”, “ни с того, ни с сего” что-то смутно чувствует (как будто поднимающееся изнутри, хотя в действительности попадающее снаружи), о чем-то вспоминает, или его “кто-то/что-то” тянет-толкает что-нибудь сделать (в одной детской сказке было такое животное: “тяни-толкай”). Образ – и в этом его главная опасность – скрытно толкает человека на совершение определенных поступков и действий, порой, не только ему совершенно не нужных, но даже опасных и вредных, и главное оружие Образа – Зов. Зов воспринимается человеком как его собственное внутреннее побуждение. То есть команда-задание, данная, лучше сказать, навязанная человеку снаружи (вроде бы) мертвой и поэтому неопасной ситуацией-внешней средой, однажды тайком приживившей своего эмиссара – Образ – в мозге (зазевавшегося недотепы-)человека, воспринимается им как его собственное желание, и в этом – главная опасность Образа и его Зова.
Приживление Образа внешней среды в “Я” способствует тому, что (как мы привыкли думать – мертвые) участки внешнего мира, отстоящие друг от друга на многие километры, а то и тысячи или десятки тысяч километров, общаются между собой, так как Образ – это еще и информационное послание (“передачка”) одного ландшафтного участка внешней среды другому, таким способом – …→Символом→Образом→… – информирующего его о происходящих событиях. И ее, внешней среды, почтальон-переносчик – человек вдруг “просто” едет куда-то и ничего не ведает о том, что он скрытно “начинен” ландшафтной информацией, “подсаженной” в виде Образа в его “Я”, и запрограммирован (“зазомбирован”) на эту поездку и совершение определенных действий в пункте назначения. По прибытии команда “старт” – это подсознательное условно-рефлекторное воздействие внешнесредового микротриггера ландшафта – получателя информации, “тихо” актуализирующего “дремавший” в психике Образ и его Зов. Это хорошо отображено в известной бардовской песне 60-х годов ХХ века: “Понимаешь, это странно, это очень странно, ничего с собой поделать не могу. А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом в тайгу”.
Иными словами, участки ландшафта нашей планеты постоянно общаются между собой; средство общения (доставки сообщения) – “Я” и тело человека (и, возможно, всех живых в биологическом смысле существ). “Я” заряжено Образом, а тело – позой, так как именно в телесной позе как психосоматической проекции “желания определенного действия” скрытно от “Я” закодировано то, что предстоит человеку сделать по приезде-прибытии на место.
Способ общения ландшафтов – стимуляция людей на перемещения посредством зова, когда человека “что-то” настойчиво сталкивает, срывает с насиженного места и упорно гонит вперед, он чувствует себя как в песне: “пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю…” (в одном медицинском журнале я даже как-то вычитал статью про “железнодорожный параноид”, когда человек внезапно срывается с места и куда-то едет, а зачем, толком объяснить не может).
Сообщение, повторимся, передается в закодированной форме – в виде Образа, незаметно приживленного участком ландшафта в мозге человека во время какого-нибудь события (ехал на автомобиле, затем, не зная, зачем и почему, остановился, механически вышел и подошел к какому-то дереву, постоял, подержался за него, вернулся в машину и поехал дальше, или нарвал цветов и веток, взяв с собой и по дороге выбросив). Когда человек прибыл “в пункт назначения”, внешняя среда – “ожидающий” послания участок ландшафта путем подсознательной условно-рефлекторной микротриггерной стимуляции его мозга актуализирует Образ, и человек, ощущая Зов как настоятельную внутреннюю потребность, производит какие-то действия, произносит слова и т.д. Выходит, не только от себя никуда не убежишь, от Земли тоже никуда не убежишь, по крайней мере, на этом свете.
Существуют такие места и местечки – и их множество, – которые являются патогенными для конкретного человека (или группы людей определенного психосоматотипа), в чем-то уязвимого по отношению к данному ландшафту, который заражает его Образом. Есть и лечебные места, но в данной работе речь не о них. Власти и духовенство выискивают или сами создают такие места, сооружая там памятники, стимулируя паломничество, парады, шествия, линейки в пионерском лагере. В недалеком прошлом самым известным таким местом был мавзолей Ленина, место которого в наши дни занимает срочно восстановленный храм Христа-Спасителя, – ведь, как считают российские светские и духовные власти, народу без гиперфетиша нельзя.
Такие культовые места – это гибрид ландшафта и произведения искусства, в результате слияния которых рождается вирулентный Символ, внедряющийся в головы паломников и превращающийся в них в Образы, чему также способствует снижение бдительности – критичности – разума при помощи соответствующей идеологической обработки. Как у одного поэта: “И Ленин, как рентген, просвечивает нас”, или у другого: “Я встал со стула, радостью высвечен, хочется идти, приветствовать, рапортовать… (между прочим, портрету)”. Люди, побывавшие в таких местах, становятся разносчиками Образа.
Действие Символов, испускаемых такими полуискусственными/полуестественными местами-событиями, на психику может быть очень сильным, особенно, если происходит его массовое созерцание (эффект толпы). Образ, возникший в результате их внедрения в психику, испускает мощный Зов, который в определенных ситуациях (условно-рефлекторно) воспринимается “Я” как внутреннее чувство долга: “Родина-Мать зовет”, “Смело мы в бой пойдем за власть советов и, как один, умрем в борьбе за это”, “(начальник им:) Будьте готовы – (они начальнику:) всегда готовы” и т.п.
Зов образа, замаскированный под чувство долга, может не только исковеркать, но и лишить человека жизни. У Стефана Цвейга есть прекрасная и одновременно щемяще-трагическая новелла “Амок” про человека, зараженного чувством долга, и его же роман “Нетерпение сердца”. В Библии сказано: “Не сотвори себе кумира”.
Для борьбы с навязанным внешней ситуацией-средой неосознанным насильственным поведением и нейтрализации Образа очень полезна тренировка психики путем непредвзятого и отстраненного ментального самоанализа того, что произошло (что и почему сделано, с какой целью и что от этого выгадал/прогадал субъект) за какой-то период времени. Для этого необходимо “отсечение” от аффективно-когнитивной структуры аффективной составляющей и ее обязательное последующее стойкое самоподавление медитативным или другим способом, так как разум, в котором заключается единственное спасение человека, должен быть в это время холодным. Этот способ помогает развеять чары Образа, устоять перед соблазном его Зова, особенно если это “Вечный Зов”, и вырваться из лап ситуации-внешней среды. Абсолютно прав профессор Менегетти, указывающий на то, что для этого необходим не только скрупулезный ментальный самоанализ определенного отрезка своей жизни (сутки и т.д.), но и последующее обязательное формирование контрпривычек как эндогенных ситуационных антагонистов патогенного Образа. Тогда, как только в “Я” произойдет активация Образа, приживленного человеком, картиной, мавзолеем, рекламой, лозунгом или внешнесредовым ландшафтом, рефлекторно-автоматически происходит и активация собственного психического механизма его нейтрализации-подавления в виде актуализации внутреннего Образа-Спасителя, созданного собственным Разумом человека, который сразу становится хозяином собственной жизни, – а лучше этого ничего нет. Даже Мать-Земля не имеет права распоряжаться – не ей созданным, не ей принадлежащим – человеком; только после его биологической смерти ей достанется его прах. Вопросы того, как научиться смотреть, обнаруживать и обходить символические сети, ловушки и ямы охотящихся на нас, людей, властей, служителей культов, бизнесменов, произведений искусства (и их творцов), искусственных и естественных внешнесредовых ландшафтов, подробно рассматриваются в трудах профессора Менегетти и многих других авторов, к которым я и отсылаю любопытного читателя.
У человека как, в первую очередь, духовно свободного существа, ибо без свободы духа он не человек (свобода дарована ему от рождения, и никто и ничто не имеет право на нее посягать), есть много врагов, и все пытаются внедриться в его сознание в виде Символа, чтобы затем тайком прижиться в его “Я”, пустив корни в виде Образа, и через это – поработить и подчинить человека своей воле. Далее я приведу несколько примеров из области искусства как одного из самых мощных создателей и провокаторов актуализации в “Я” Образа и его Зова.
Человек, заразившись (патогенным в целом или только для него – тут важна индивидуальная чувствительность) Символом-Образом от картины, песни, прекрасной рабыни и порождения искусства – балерины-танцовщицы, и т.д., начинает, сам того не зная, или, что гораздо хуже, зная (такая осознанность, хоть в ней и повинно “волшебно сильное” произведение искусства, – тяжкое преступление против самого себя как человека), рабски служить произведению искусства, порой, заряженного Злом века и тысячелетия назад, напрямую или через человека-посредника выполнять его волю, забывая библейское: “не сотвори себе кумира”. Такое искусство подобно гадюке-змее, которую, любя, пригрели на сердце...
(Любовь к неживому – это сладкое самоубийство и тяжкое преступление против себя и своей жизни. В моем понимании “неживое” – это все, что не триедино. Как застывший – и внешний по отношению к человеку – Символ (или, что еще хуже, застывающий-агонизирующий на глазах у человека – как в театре), Искусство не является триединством; это только духовное, причем постороннее-внешнее по отношению к человеку. Внешнее Духовное для того, чтобы ожить, всегда нуждается в психической (душевной) и телесной проявленности – в инвазии в живого человека. Для триединства-человека Духовное – это всегда и только то, что психо-телесно воплощено-проявлено-представлено внутри него; еще точнее, Духовное – это то, что выращено самим человеком внутри себя – из того, что воплощено из внешнего мира. Поэтому подлинное Искусство человека – это свойство-проявление его внутренней Самости. Как известно, внешней Самости не бывает, Самость – это всегда триединое духовно-психосоматическое. Искусство – это “внешнее духовное”, “чужое духовное”, потенциальный внутренний “Чужой” – болезнь-Сущность, ибо “чужое-внутреннее” является всегда и только патологическим секвестрированным-“бессознательным”. Поэтому поклонение и служение внешнему Искусству, а не Искусству как внутреннему проявлению-свойству человека – это всегда поклонение Идолу или форма глупого и добровольного духовно-психосоматического рабства. Внешнее Искусство можно и нужно только созерцать, ни в коем случае не впуская – нельзя! – его вовнутрь себя просто так. Сначала необходимо решить, что оно может дать в плане собственного духовно-психосоматического роста и развития, годится ли оно для реализации собственного, – самим найденного и ставшего внутренним, – Замысла, для осуществления собственной духовно-психосоматической Миссии или “Проекта Я-Человек”.
Правильное “употребление” Искусства как платоновской “духовной пищи” – это не аффективное наслаждение от какой-то картины, мелодии, скульптурной композиции или сцены. Наслаждение – это аффект, так как наслаждаются всегда чуждым-внешним по отношению к самому себе. Любое чуждое-внешнее всегда пытается посеять семена, пустить корни и прорасти в человеке в виде Образа – и такой Образ всегда патогенен. Наслаждение – это плуг “чуждого-внешнего” для взрыхления сознания, психики и тела человека. Наслаждаясь, человек сам тянет этот плуг, сам взрыхляет себя, пропахивая до Самости, до сокровенного – в которое и самозасевает неживое Искусство-Символ. Поэтому наслаждение искусством – это самый первый признак и момент добровольного самопревращения человека в раба искусства. Наслаждение приятно – чтобы было не больно пахать самого себя.
Наслаждение самим собой, точнее, духовной, психической или телесной частью самого себя, например, в форме самолюбования – это верный признак наличия внутреннего “Чужого”. Единожды испытанное наслаждение порождает похоть, усиливая рабство, точнее, увеличивая духовно-психосоматическую представленность раба – внутреннего “Чужого” – в человеке. Верно замечено – “идти на поводу у своих желаний”. Повод – поводок, привязанный к ошейнику, этому – всегда добровольно надетому на себя – символу рабства. Ошейник – это символ духовной декапитации, так как раб не имеет собственной духовности, иначе он не был бы рабом. Раб, прав Гегель, вожделеет к своему господину – Символу-Образу, ибо без духовного психосоматический андроид-человек подобен слепому. Вожделение раба – это и есть его похоть как желание наслаждения чужим духовным куском, ведь без духовной пищи никак нельзя даже рабу. Только цель у него рабская – угодить, услужить, чтобы взамен получить возможность насладиться …, например, искусством. “Хлеба и зрелищ” – древние римляне-патриции хорошо знали, что необходимо рабу.
“Дарящее наслаждение”, порабощающее, аморальное, низменное искусство – это патогенный Символ-Образ, всегда одновременно представленный-воплотившийся, как минимум, в двоих: с одной стороны, в раба-исполнителя(ей) – актера, музыканта, певца, танцора, балерину и других тех, которые служат Идолу-Искусству как внешнему (!?) смыслу своей внутренней жизни (как духовно-психосоматическое триединство, жизнь никогда не может быть внешней, она всегда и только внутренняя. Поэтому духовно свободный – и поэтому живой – человек никогда и никому не служит, он только выполняет свой внутренний Долг и свои внешние обязательства перед библейскими “ближними”), а с другой стороны, в раба-потребителя(ей) – арлекина-зрителя или …↔раба↔господина↔…, – посредством Искусства-Символа-Образа – вожделеющего своего …↔господина↔раба↔… – актера. Поэтому Искусство – это всегда Идеология, которая в каждом государстве должна быть под непрестанным бдительным присмотром лучших и мудрейших – носителей и блюстителей Духа, Души и Тела Народа.
Основой духовно-психосоматического рабства является скудоумие и следствие этого – малокультурность. А умными (ясно, почему) не становятся – ими (всегда для чего-то) рождаются. Еще и поэтому именно Гении, как, например, когда-то Пушкин, должны быть под патронажем – чтобы не представляли угрозу для простых людей, которые не виноваты в том, что не очень умные. Любого Гения кто-то должен наставить на Путь Истинный и следить, чтобы он не сбился с этого Пути, ибо Гений никогда не приходит – не посылается – в этот Мир для самого себя, а только как носитель Послания. Именно Послания – ибо Гений не Мессия, а всего лишь человек, пусть и Творцом начиненный Высоким Смыслом. Только Мессия знает, зачем и для чего он в этом Мире. Гению это должен кто-то объяснить. Раньше в нашей стране за этим следила Православная Церковь, позже – партийные идеологи, а сейчас – никто. Государство, у которого нет своей идеологии и институтов, ее формирующих и внедряющих в сознание простых людей, неизбежно вожделенно впускает чужую идеологию и культуру, тем самым продавая свой народ в культурное и другое рабство.
Дело в том, что прожить без духовности никому невозможно. Духовности, “духовной пищи” постоянно хочется, иначе от духовного голода неизбежно наступит духовная и последующая психосоматическая смерть (превращение духовно-психосоматического человека в бездуховного андроида – в тварь). Даже Христос в пустыне сорок дней обходился без воды и пищи, но постоянно общался со Святым Духом. Поэтому духовный и культурный голод – это еще одна причина духовно-психосоматического рабства, которое всегда хуже смерти, причем хуже не только для того, кто порабощен, – раб никогда не осознает и не замечает своего рабства, в духовном плане он всегда доволен и счастлив, – но также и для окружающих, в первую очередь для его библейских “ближних”. Образно проросшие семена Злого Искусства постоянно пускают все новые и новые психосоматические корни в человеке, выращивая-питая болезнь-Сущность, – и развоплотить эту постоянно растущую мерзость (всего лишь) врачу практически невозможно. Это и называется – заболеть Искусством. Характерно, что многие из тех, кто служит Идолу-Искусству, постоянно пьют, находятся в депрессии, чем-нибудь болеют и т.д. Это их здоровое-сознательное “Я” героически борется со своим(-чужим) – извне добровольно впущенным-пришедшим – внутренним-“бессознательным” Злом.
Хорошо сказал Фонвизин: “Человеку можно простить недостаток ума, но не недостаток порядочности” – именно простить, потому что прощают тому, кто простой, устроен просто, и поэтому не может понять-отличить, где в искусстве – и жизни! – правда, а где ложь. В этом простому человеку нужно помочь, а еще лучше – пресечь саму возможность его соприкосновения с любыми тлетворными идеями и произведениями искусства, особенно с их сознательными и “бессознательными” создателями, носителями и распространителями. Вообще, когда простой человек (как минимум) духовно-психосоматически заболевает, то в этом всегда кто-то – из злых или, что опаснее и хуже, равнодушных умных, особенно (над данным простым человеком) власть имущих и/или дар-талант имущих, по крайней мере, первично – виноват: не смотрел, не досмотрел, допустил, потакал этому или другое.
По Идее, ум – это всегда ответственность не только за себя, но и за судьбы других, менее умных. Именно за такую безответственность и холодность (впрочем, Ум всегда холоден к страданиям – как чужим, так и собственным. Страдание, вспомним, – это удел и уровень чужой или собственной психосоматики; Сознание никогда не страдает и не мучается, ибо оно биологически неживое, точнее, внеживое-вненеживое) власти, церковь и простые люди так не любят (никогда не любили и никогда же не будут любить) определенную – “гнилую” – часть нашей творческой, научной, образовательной и всякой другой интеллигенции.
– Но почему она, интеллигенция, такая? – Полагаю, потому, что не одухотворена. Наверное, с самого появления отечественной интеллигенции у нее не было (и нет) общепризнанного Идейного Вождя – (хотя бы в том числе и ее, интеллигенции) Духовного Лидера. Попытки властей и церковных институтов массово идеологически патронировать интеллигенцию всегда обречены на неудачу – ума не хватало, не хватает и, видимо, никогда не хватит. Умных во власти и церкви не привечают – уж больно неуправляемы и независимы. Именно поэтому, в отличие от простого человека, интеллигент не уважает власти и религиозные конфессии, так как никогда не подчинится тому, кто глупее его. Даже в Бога интеллигент верит, – если верит, – рефлексивно, не нуждаясь во власть и церковь имущих внешних указчиках-помощниках-поводырях в своих – всегда и только личных, внутренних – духовных поисках.
Наша интеллигенция, по крайней мере, лучшая ее часть (не путать интеллигентов с людьми, имеющими (всего лишь) диплом о так называемом “высшем образовании”, – но не имеющими ума и, как следствие, внутренней духовности и культуры), уже сотни лет терпеливо ждет своего часа, когда наше общество – и сама интеллигенция! – дозреет до того, чтобы (поначалу частично) отдать идеологические, экономические и (по-видимому, все) другие бразды правления обществом и государством в руки умных, – как это в настоящее время постепенно происходит на Западе, в странах, вышедших на постиндустриальный этап развития. Но (как минимум) нашему поколению это не грозит, и поэтому вернемся к искусству.
Искусство – не как примитивная аффектация, а как проявление внешней духовности – сначала должно предстать перед холодным-настороженным Судьей-Сознанием зрителя-человека, которое решит, является ли оно качественной духовной пищей. Если это так, то данное произведение все равно сразу “не впускается” вовнутрь, в тварную психосоматику. Как цельный Символ-Образ, оно сначала подлежит “измельчению” и “перевариванию” Умом-Сознанием до составляющих его элементарных идей, чтобы Сознание могло выбрать, какая идея – из содержащихся в данном произведении искусства – действительно (в данный момент) нужна человеку от внешнего мира. Этот выбор всегда осуществляется только по моральным соображениям. Затем Сознание – Духовный Человек решает, какую из нужных идей, когда и куда психосоматизировать, чтобы обогатить высшее проприовисцероцептивное “Я” – психосоматического человека, который с помощью этой идеи будет способен лучше видеть свою Цель, точнее реализовывать свой Замысел, правильнее осуществлять свою Миссию, чтобы полнее исполнить Себя-свой “проект Человек”. Искусство, позволяющее сделать это, является благим, полезным. Истинное Произведение Искусства сильнò не примитивными аффектами-чувствами, которых оно, в отличие от низменного искусства, у духовно здорового и действительно культурного человека никогда не вызывает; такое искусство сильно полезными мыслями, которые у человека возникают по поводу своей жизни через какое-то время после Общения с Искусством. Поэтому Высокое Искусство не аффективно воспринимается, а первично-духовно переживается – всегда холодным Разумом, без лишних помех-эмоций. Эмоции ненадолго придут потом, ибо “делу-разуму время, а эмоции-потехе час”.).
…Змея-искусство, подобно змее-женщине, сразу или выждав определенное время, кусает жертву-человека, и Символ-яд, который оно вводит, приживляется в “Я” в виде ядовито-патогенного Образа, и человек становится опасен и для себя, как, в первую очередь, духовного существа, и для окружающих.
“По силе наслаждения музыка одной лишь любви уступает, но и любовь есть музыка” – примерно так выразился великий Пушкин, этот Моцарт русский поэзии. Вспомним песню Марка Бернеса, которая, что характерно для большого искусства, пронзительно (пронзает, пробивает броню “Я”), с огромной силой действует на личность, буквально хватая за душу, особенно в определенные минуты, когда душа наиболее уязвима, порой, практически беззащитна, для жала искусства. “Бьется в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза. И поет мне в землянке огонь про улыбку твою и глаза”. В этой песне характерно сочетание действующих на “Я” при контакте с Прекрасным факторов, как самостоятельно мощных, так и синергично усиливающих воздействие друг друга: это не только божественно прекрасная песня, ее слова и мелодия, но и чарующий, буквально завораживающий голос самого Марка Бернеса – гения исполнительского мастерства, артиста самой высшей пробы, нашего Фрэнка Синатры военных и первых послевоенных лет (и того и другого любили буквально все, и не было никаких исключений – и оба хорошо этим пользовались).
Представим – во-Образ-им – себе следующую картину. Солдат после тяжелого боя, а то и не первого за последние сутки, он смертельно устал, в голове гудят-роятся мысли – его разум еще “не вышел” из боя и почти полностью занят воспоминанием-переживанием и анализом-разбором сражения, и его ресурсов не хватает для того, чтобы быть начеку и критически воспринимать ближайший окружающий мир, исходя из принципа незасорения человеческого “Я” и его отстраненности, неучастия в ненужных ему посторонних событиях: “а нужно ли мне это знать, на это обращать внимание и в этом участвовать”.
Такие загруженность психики и притупленное восприятие бывают и в мирное время, например, когда из цеха с его монотонным грохотом работающих станков человек после отупляющей многочасовой смены вышел на тихую улицу: в ушах стоит гул, и все воспринимается им как сквозь вату и несколько нереально; человек, как метко говорят, какое-то время “как очумелый”.
Но вернемся в землянку к нашему воину. Солдат устал, его движения замедлены, они как бы свинцово-механические, и он знает только одно: надо прилечь и отдохнуть. Но уснуть не получается, мешает возбуждение после боя – а это уже состояние парциального расщепления психики: “ХОЧУ спать, но НЕ МОГУ уснуть”. В разгоряченной, возбужденной и одновременно уставшей голове, воспринимающей одни звуки-сигналы внешнего мира отстраненно-притупленно, а другие, наоборот, обостренно, раздается первый тихий, но именно поэтому громкий, Зов среды. Человека ТЯНЕТ погреться, ему очень НЕ ХВАТАЕТ тепла, как душевного, так и физического. Сражение ожесточило, телесное тепло забрал холодный окоп и заиндевевшая винтовка, а тепло души и жар сердца – пролившаяся кровь друзей и пролитая – врагов, но все же людей. Он медленно, как бы нехотя, встает, подходит и поудобнее садится перед по-мирному теплой печуркой рядом с другими солдатами, достает вышитый любимой (триггер – активатор в “Я” Образа далекой подруги) кисет с махоркой, скручивает папироску, закуривает и смотрит-замирает сквозь-на огонь.
Бернес поет: “бьется в тесной печурке огонь”. Это рождает ассоциации: бьется – бой, огонь – пламя от взрывов и пожарищ. Солдат молча курит, пьет из кружки горячий чай, невидяще смотрит в печурку на монотонно мелькающие язычки пламени и вновь и вновь переживает-вспоминает сражение. Но постепенно он начинает “выходить” из безумного кошмара боя, и тогда из памяти медленно выплывают другие Образы и картины-воспоминания, уже не связанные с битвой, а навеянные сильным желанием хотя бы ненадолго забыть атаки, пролитую кровь и гибель друзей-однополчан, а также смертельной усталостью и умиротворяющим теплом от жара-огня тихо гудящей и потрескивающей солдатской печки.
Во время долгого неподвижного смотрения на огонь – экспозиция этого диффузно действующего внешнесредового фактора, который является желанным и приятным, так как всегда ассоциируется с теплом (чьей-то) души и любовным жаром (чьего-то горячего и любящего сердца, а, если его в реальности нет, то солдат его придумает), – происходит дальнейшее изменение психики в виде еще большего притупления восприятия окружающего мира – землянки, которая начинает нравиться из-за безопасности, отсутствия пули-дуры и приятного тепла печурки. Огонь манит-зачаровывает, и начинается процесс трансового затягивания ситуацией-внешней средой (томление средой), человек в нее самопогружается. В это время селективно повышается возбудимость мозга на непрерывно, экспозиционно-действующий монотонный фактор (огонь), в том числе и нейронов, носителей-продуцентов аффективно-когнитивной структуры (Образа). Перцептивное восприятие остальных, не связанных с огнем и печуркой факторов, наоборот, притупляется; окружающее как бы растворяется и исчезает (попробуйте неподвижно смотреть в одну точку, и убедитесь, что окружающее исчезает в черноте, а боковое зрение начинает смутно видеть что-то шевелящееся, это – эффект от отсутствия сканирующих глазных саккад).
Огонь – это тепло, жар, и человек, от холода придвинувшийся слишком близко, начинает непроизвольно “играть мимикой”, от жара прищуриваться и т.д., и в какой-то момент он случайно “ловит” мимику-маску – проприоцептивный специфический активатор Образа любимой. Также важную роль в оживлении в психике Образа играет телесная проприовисцероцепция: человек ерзает-шевелится и тоже случайно принимает нужную позу и неподвижно сидит в ней, и эта, случайно принятая-пойманная поза через свою восходящую импульсацию способствует еще большей актуализации в психике Образа.
Образ актуализируется в психике изнутри (поза и мимика) и пока неспецифически – снаружи (кисет, огонь, тепло). Через какое-то время нейроны, продуценты-носители Образа, перцептивно (огонь) и проприоцептивно (мимика, поза) активируются до кондиции, необходимой для селективного восприятия слабого внешнесредового условно-рефлекторного триггера, – что и происходит, проявляясь в психике в виде (как бы “случайной”, но, в действительности, активированной извне) ассоциации: “на поленьях смола, как слеза”. Затем, после перцептивного восприятия и переработки возбужденными нейронами триггера (смола-слеза незаметно трансформируется в слезы любимой, при прощании), в мозге и психике происходит полная актуализация и развертывание Образа, как аффективной, так и когнитивной его частей. Человек вспоминает, видит внутренним взором и психо-телесно чувствует-переживает Образ – “и поет мне в землянке гармонь про улыбку твою и глаза”. Гармонь – это еще один включившийся внешнесредовой триггер. Сначала она просто что-то играла, а потом запела о далекой любимой.
Именно в такие моменты – открытого, беззащитного состояния психики в виде жертвенной готовности защитить любимую (и не только свою) – иезуиты-политруки (рабы Сталина, этого императора Нерона социализма и самого раба-пленника темной половины России) и проводили свои зомбирующие душещипательные беседы с погруженными в транс солдатами, чтобы те не боялись ради далеких и, порой, мифических любимых и, конечно же, Родины и товарища Сталина безропотно отдать в бою, в не ими затеянной войне самое дорогое, что у них есть – свою единственную, не политруком, не любимой, не Сталиным и не Родиной даденную, жизнь; и это верно подметили авторы песни и Марк Бернес: “я спокоен в суровом бою”. В этой же прекрасной песне есть еще один пример активации Образа ситуацией-внешней средой при контакте с ней в течение определенного времени: “про тебя мне шептали кусты в белоснежных полях под Москвой”.
Можно вспомнить и другие песни других исполнителей, например: “Ясные светлые глаза вижу я в сиянии дня”. А вот строки из романса: “Я встретил Вас – и все былое в отжившем сердце ожило”, которые хорошо показывают, что внедренный в психику-мозг образ-аффект, как бомба замедленного действия, может затаиться, дремать в нем многие годы и десятилетия, мгновенно проснувшись и “рванув” в нужный момент. Такой поступок-взрыв, моментально разрушающий человеческую жизнь, отражен в следующих, полных сожаления о том, чего уже не вернешь, строках: “Зачем-зачем тебя я встретил, зачем тебя я полюбил”, или в песне: “Вот так случилось, мама…”. Человек может навечно попасть в рабскую зависимость от Образа и породившей его Символа-фетиша: “Гляжу, как безумный, на черную шаль” – а другие слушают этот ужасный романс, типичный пример заряженного злом искусства, – и он им нравится.
В поэзии тоже достаточно примеров, показывающих моменты парциального расщепления “Я” и внешние ситуации, их порождающие. Например, противоречивое “да-нет” состояние психики и сам момент – шутливо безобидный повод – его возникновения верно отображены гениальным Пушкиным в следующих строках: “Шалун, уж отморозил пальчик. Ему и больно и смешно”. К счастью, этому пацану повезло с матерью, чуткой и внимательной женщиной, чувствующей своего ребенка на расстоянии, никогда не выпускающей его – еще несмышленыша, из поля зрения и постоянно оберегающей его незрелые и легко ранимые разум, душу, сердце и тело. Она жизнью научена, что все большие беды всегда начинаются с невинных парадоксов-мелочей; это тоже подмечено Пушкиным: “а мать грозит ему в окно”. Этой женщине, видать, пришлось хлебнуть горя и боли со своим мужем – и, возможно, не только с ним, – и она не с чужих слов знает, а на себе испытала, что поначалу “безобидное” сочетание телесной боли и психической радости (и наоборот), которое нередко встречается в нашей жизни, действует, затягивая человека, как наркотик и является очень опасным провокатором и закрепителем парциального расщепления психики и последующего да-нет-поведения (таких слов эта женщина-крестьянка, разумеется, не знает).
Начинаясь с детства и проявляясь в виде смеха по поводу отмороженного пальчика (а потом по пьянке отморозит руку и тоже будет, опять напившись водки, смеяться над этим, пока не отморозит что-нибудь еще), оно, это расщепление психики, окончательно сформируется и закрепится позже, во время полового созревания с его гормональными (по силе – нередко церебро-травматическими и ослабоумливающими) ударами по нравственности и разуму, начавшись с любовных полудрак-полуигр с поначалу легким садомазохизмом: покусываниями, шлепками, “понарошным” насилием в виде легкого выворачивания рук, провоцируемых поощряющим женским “не надо”, – а там, глядишь, начнутся поцелуи до крови из губ, укусы-засосы на теле, избиения, а у некоторых и плеточки в дело идут.
Встреча сексуально окрашенной агрессии одного (мальчика-подростка, потом юноши, дяденьки, дедушки – “любвидо” все возрасты покорны) с эротизмом другого (девочки-подростка, затем девушки, женщины, бабушки – вечных пособниц-провокаторов мужской агрессии, поработителей мужской воли и убийц (в этот момент всегда спящего) мужского разума) всегда приводит к тому, что психически незрелые – нередко вечно незрелые – партнеры (которым “не повезло” с мозгами, родителями, политическим строем и культурной средой) взаимообмениваются акцентами психики, и оба начинают испытывать и “дарить” наслаждение только при обоюдном садомазохистском поведении-взаимодействии, чтобы, как в детстве, на саночках из пушкинского стиха: обязательно было и (обоим) больно и (обоим) смешно. Нередко происходит некоторое сохранение “распределения ролей” в паре садист-мазохист, но обычно садист в одном является мазохистом в другом, как говорится, и дал и взял. Финал таких отношений, если их жестко не пресечь вовремя, всегда один: бьет, кусает, истязает (у кого как глубоко зайдет) значит любит – и никак иначе; пусть оскорбил-ударил, зато ночью объятия будут крепче, а ласки – жарче; сейчас получку пропил, ничего, что поголодаем, зато подарочек сделает (грошовый – “синенький скромный платочек”) – как тут опять не вспомнить старика Фрейда.
Постепенно агрессивно-эротичный способ жизни диффундирует по психике и начинает из ночной постели перебираться в дневную повседневность. А это уже личностная и социальная маргинализация – доминанта тварности в человеке, утрата духовности и морали. Именно такие, как дворняжки, сначала лижут руку, которая их кормит, а потом ее же и кусают, поступая со своими благодетелями как в басне Крылова: “Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать”. Относительно “мягкие” и социально приемлемые варианты (ауто)агрессивно-(ауто)эротичного расщепления поведения – это фанаты экстремальных видов спорта, рок- и поп-групп, неистовые болельщики, рабы и рабыни искусства, – как артисты, так и зрители, – явно или скрытно жертвующие ради него всем, включая счастье своих родных и близких, донжуаны, робоголики, рабы идей, фанатично верующие и т.п.
Противоестественное, шизофреническое сочетание в одном человеке психо-телесных чужой/своей агрессии и чужого/своего эротизма всегда приводит к образованию в мозге (его и партнера) соответствующих Образов с локусами да-нет-мигания. Это аффективно-когнитивные структуры, нейроны-пейсмекеры которых селективно высокочувствительны к внешнесредовым садомазохистским макро- и, что гораздо опаснее (Чикатилло), микротриггерам; активируясь ими, эти нервные клетки рефлекторно вызывают специфическое состояние психики и определенное поведение (см.: стробоскопное состояние психики).
Такие состояния – это особый вид рабства как невозможности и нежелания избавиться от (чаще подсознательной) привычки агрессивно господствовать и тут же униженно получать эротическое удовольствие от чужой боли-агрессии, одновременно боясь и люто ненавидя эту чужую (но такую “родную”) агрессию и страстно ожидая-желая ее. Шизофреническая основа такого рабства всегда одна – сначала это парциальное, а потом (суб)генерализованное “есть-нет”: противоестественное одновременное сочетание (нередко избыточного) наличия и (нередко избыточной) потребности в одном и том же, которое может привести и к “большому” расщеплению психики уже психиатрической “кондиции”.
Таким всегда и всего мало, потому что “чем больше есть (боли-радости, похвалы-унижения, убытка-прибыли…), тем больше хочется (боли-радости, похвалы-унижения, убытка-прибыли…)”. И речь идет не только о примитивном садомазохизме как о физическом и сексуальном истязании-мучении. В наше время широко распространены гораздо более интеллектуальные и утонченные формы, к тому же “упакованные” в социально приемлемую или даже благородно красивую оболочку, самая опасная из которых – власть-подчинение.
В одном “правильном” учебнике по психологии для ВУЗов написано, что для того, чтобы властвовать, оказывается, сначала необходимо научиться подчиняться – вот такое иезуитство. Лично я считаю, что такой горе-правитель никогда не станет самостоятельным и всегда будет нуждаться в явном или скрытом руководстве по типу духовников у средневековых герцогов – в советниках при президентской администрации. Власть – это внутренняя сила и прочувствованная и осознанная убежденность в правильности своих действий. Она основана на твердыне морали, глубокой любви и чувстве долга перед своим народом, каким бы он не был плохим или хорошим (знания и профессионализм подразумеваются). Это умение принимать самостоятельные решения и отстаивать их в любых ситуациях и, несмотря ни на какое давление, осознанно нести тяжкий груз личной ответственности за все происходящее в семье, на заводе, в городе, области или стране.
Многие не выдерживают искушения властью без деформации психики, и речь идет не только о директорах-самодурах (которых нередко пьющие и холуйствующие подчиненные разлагают сами), а также и о высших государственных чиновниках. В частности, поэтому время пребывания на высших государственных должностях ограничено, и предварительно идет строжайший негласный отбор кандидатов на устойчивость психики и моральные качества, и если выясняется, что кандидат еще “недостаточно человек” (как метко сказано про одного молодого бизнесмена в фильме “Уолл-Стрит”), то он отметается, и ему, при попытках пробраться во власть, чинятся всякие препоны-препятствия.
В больших политике и власти часто, например, поступают как Сталин: дарят одно (радость-благодарность), тут же лишая другого (горе-ненависть), вызывая такой противоречивостью расщепление психики. Это принцип Макиавелли (вот кто вечно будет востребован в большой политике): шизофренически РАЗДЕЛЯЙ психику и тело человека И таким способом ВЛАСТВУЙ над этим (полу)господином-(полу)рабом, строго раздельно и поочередно стимулируя обе эти психо-телесные “половинки”, одновременно не давая им воссоединиться. Причем “разделять” можно и по вдоль и поперек: дал госпремию – тут же посади жену, а поставил на высокую должность – тут же “подтапливай”, и чем выше должность, тем сильнее топи; наделил большими полномочиями – тут же дай невыполнимое задание.
Многие из тех, кто попадает во власть, особенно на самые высокие посты, сами врожденно обладают таким умением разделять и властвовать, являясь инженерами-конструкторами человеческих душ и тел. Они способны, как ветку дерева, по вдоль “расщеплять” или поперек “подламывать” человека, причем могут “немножко отсоединить” мозг-разум от души-сердца-тела и так далее. Наблюдая в течение определенного времени за некоторыми государственными деятелями по TV, можно уловить момент их расщепления, примерно определить его психо-телесный уровень и степень морально-психического порабощения и подавления воли этого руководителя – недавно еще человека. Вся беда в том, что эти “инженеры” – наши правители, часто сами расщеплены от рождения. Или их “присмотрели” и стали потихоньку психоморфологически “готовить” к власти с детства, отрочества или юности. Недаром ряд подробностей биографии большинства из них узнать практически невозможно, и даже сейчас есть закрытые архивы, казалось бы, о правителях давно минувших дней (а услужливые придворные историки помогут как “отмыть”, так и “замарать” любого правителя далекого и не очень прошлого).
Рабство-страх властителя заключается в том, что у него всегда есть команда-семья-стая, которая, кормясь и завися от него, в то же время его ненавидит и настороженно ждет его промахов-ошибок, чтобы тут же сместить-разорвать (в политической психологии даже применяют термин “похоронная команда”).
Расщепленное “Я” многих политиков в значительной степени мифологизировано, и масла в огонь подливает предвыборная агитация и идеологическая обработка группой аморальных профессионалов-политтехнологов народных масс, и так давно одурманенных “водкой и зрелищами”. Но острие этой агитации – умелого искажения реальной действительности, почти всегда направлено, в первую очередь, на самого политика (о чем тот нередко не догадывается), усугубляя его и так искаженное восприятие действительности и еще более “отрывая от жизни”, что, в частности, проявляется в характерном выражении лица многих, высоко взлетевших “икаров”. Масса примеров “нажитой” парциальной шизофрении как рабства-зависимости от своего дохода-предприятия есть и в бизнесе, и некоторые их них приведены выше.
Рабство – это одновременно злоба и ненависть раба к своему господину и алчущее вожделение господина, вечное радостно-испуганное предвкушение-ожидание его ласк/побоев (похвалы/унижения) и страстное боязнь-желание самому ласкать/наносить побои (хвалить/унижать), хотя бы мысленно. “Я” господ/рабов всегда настолько мифологизировано, что они путают сон с явью, а фантазии с реальностью. Такая противоречивость отражена в строках из “Бориса Годунова”: “Мне смерть не страшна, страшна твоя немилость”, хотя у психически нормального и морально здорового человека должно быть всегда наоборот.
Специфическая мимика и телесная поза расщепленных состояний страха-предвкушения или горя-радости от содеянного достоверно переданы на живописных полотнах многих выдающихся художников. В частности, Илья Репин написал картину с финалом таких отношений: “Иван Грозный убивает своего сына”. На лице обезумевшего царя характерная расщепленная мимика, а по тому, как он держит-прижимает убитого сына, как какой-то посторонний неодушевленный предмет (что характерно, к своему сердцу его окровавленную голову прижимает – убил любимое), видно, что царь Иван одновременно и ужасно жалеет-страдает и ужасно (вот именно, ужасно – и это ужасно!) радуется.
“Говорят, искусство есть правда жизни. Но картина не есть жизнь, а лишь символическое ее отражение” – и в этом я полностью согласен с Менегетти. Характерно, что большинство из тех, чьи портреты написал Репин, этот большой любитель “черных сюжетов”, через какое-то время после этого умерли – как Мусоргский, или были убиты – как Столыпин; подобное притягивается к подобному. Очевидно, когда-то Репин подвергся заражению патогенным Символом, стал носителем патогенного Образа и (скорее всего, неосознанно) заряжал свои картины черной символикой смерти.
В повседневной жизни рабам порока – боли-наслаждения – одновременно и регулярно нужны и кнут и пряник (чем толще кнут, тем и толще должен быть и гамбургер-пряник): свои/чужие горе и радость, море вина и океан слез, хлеб и зрелища, война и мир. Они сами этого сначала просят, нуждаясь в ласке-побоях как в наркотике, а потом, если просьбы недостаточно, уже настойчиво требуют, провоцируя господина, – и господин, услышавший зов раба, как раб, бежит к нему.
Главная трагедия (как диадного, так и другого) рабства заключается в том, что при (взаимо)отношениях рабство-господство всегда имеется взаимопроникновение, взаимовоплощение и взаимопревращение раба в господина и господина в раба, и порой оба настолько искорежены-деформированы, что невозможно понять, кто и в чем раб, а кто и в чем господин. Формируется особая разновидность человеческой породы, когда с виду в одном (вроде бы) человеке противоестественно, порочно соединены, и в то же время, как в убитом, разъединены, две …↔морально↔психо↔телесные↔… половинки (“телесные↔…” – потому что телесная поза это тоже Символ), это – раб-господин или человек-арлекин, как верно их изображали средневековые придворные шуты и бродячие актеры. Политики и правители называют это: “почувствовать душу и проникнуться духом и чаяниями народа”.
Эта разлагающая душу и тело противоречивость сгубила великую Римскую империю. О том, как происходило ее падение и моральное разложение, хорошо написано у Блаженного Августина и других отцов-основателей Церкви. И одна из величайших заслуг христианства перед человечеством состоит в том, что оно сурово и безо всяких компромиссов навечно осудило рабство и его (добавлю от себя, порочную шизофреническую) причину – разврат, и в прямом смысле спасло род людской от гибели и исчезновения, твердо сказав устами Христа, Апостолов и Отцов-Основателей Церкви, что на земле нет и никогда не должно быть рабов и господ, все люди одинаковы, а иначе это не люди, а нелюди (оставив, впрочем, одного незримого Господина – страх, как тормоз, все-таки нужен). Но, к сожалению, рабство-господство не исчезло и в наше, вроде бы просвещенное, время, а только приняло другие, гораздо более изощренные формы, но местами сохранившись и в прежнем виде, в том числе и в многострадальной России. Похоже, что без религии – как носительницы морали, человечеству не обойтись никогда.
Вот так безобидное детское парциальное шизофреническое да-нет-мигание в виде “больно и смешно” выливается, если его вовремя не прекратить, в рабски изломанную жизнь. Да, Пушкин воистину великий гений – вместить все это в двух коротких строчках…
Человек, страдающий духовно-психосоматической патологией, всегда является рабом-господином своего здоровья-болезни. И если свобода, позволяющая быть господином своей судьбы и жизни, дарована ему от рождения, то его рабство начинается с того момента, когда он совершает ошибку жизненного выбора. Эта ошибка совершается тогда, когда человек, в первую очередь, по отношению к самому себе, совершает аморальный поступок, приводящий к затмению разума. С момента совершения ментальной ошибки, – когда мысленно уже сделал, – он одновременно находится во власти двух полярно противоположных духовно-психических сил: порочного предвкушения, – точнее, мысленного вкушения – наслаждения-радости от задуманного и (поначалу слабых) мук совести и душевной боли. Но время идет, и если радость-наслаждение от ошибки-порока, как правило, длится недолго, то совесть гложет круглосуточно, не отпуская даже во сне.
Духовно-психосоматически больной человек находится в рабстве у вселившейся в него духовно-психосоматической Сущности, точнее, болезнь-ошибка-Сущность – это и есть раб в человеке. Но в то же время человек – это хозяин своей жизни и судьбы, потому что у него всегда есть выбор между рабством-болезнью и свободой-здоровьем. У него есть Сердце – чтобы почувствовать, что что-то в жизни не так, Душа – чтобы прислушаться к голосу собственной совести и понять, что она шепчет-говорит, Ум – чтобы, посоветовавшись с совестью, решить, что нужно делать, и Воля – чтобы заставить себя исправить сделанную ошибку. У Сущности же есть только одно оружие – страх.
В основе морального конфликта, составляющего суть духовно-психосоматической патологии, лежит внутренняя борьба между волей и страхом. Воля пытается подавить страх, чтобы человек перестал бояться страданий и боли и смог начать бороться за свою свободу. Страх пытается парализовать волю человека и лишить его сил вести эту борьбу.
– Так кто окажется сильнее и победит: воля или страх, здоровье или болезнь, свобода или рабство? Исход этого поединка зависит от того, сможет ли человек найти в себе духовные силы, чтобы укрепить свою волю, а если этих сил мало, то сумеет ли он найти внешний источник духовной силы, сможет ли овладеть и воспользоваться этой силой.
– Кто поможет ему в этом – Врачи – уколами и таблетками? Священники – проповедями и молитвами? Библейские “ближние” – любовью и добрыми советами? Общество? Церковь? Государство? Религия? Философия? Наука? Искусство? Культура? Чудо?
– А может, больному человеку помощи ждать неоткуда и не от кого, и его болезнь – это Рок, Судьба? Ведь духовно-психосоматическими болезнями страдают, хотя и по-разному, и богатые, и бедные, и атеисты, и верующие, и умные, и глупые, и всякие-всякие другие.
– Так что, свобода и здоровье – это “Государство Утопия” Томаса Мора?
На эти вопросы (и) у меня нет ответов.